Меря
Материал из Энциклопедия Нижнего Новгорода
|
Народные герои одобряют эту статью Поэтому рекомендуют продолжать текст в том же духе |
| Как говорили меря. ТВ Костромской области |
Меря — народ, относящийся к коренному населению Поволжья. Наиболее близкими мере по происхождению являются мари, затем мурома и мордва, в меньшей степени - весь. К мере относится большая группа племён, включавшая в себя в т.ч. и население, оставившее памятники типа Безводнинского могильника, сформировалась во второй пол. I тыс. н. э. в результате движения финно-угров из верховий Оки вниз по течению, вплоть до левобережья Волги.
Содержание
История вопроса[править]
Меря (в Новгороде - "нарева") — многочисленное восточно-финское племя в волго-окском междуречье. Обитали на территории современной Московской, Владимирской, Ярославской, Ивановской и Костромской областей. Носители Дьяковской культуры. Основа хозяйства мери - пашенное земледелие. Среди занятий можно выделить также скотоводство, огородничество, охотничий и рыболовный промысел. Среди ремёсел были наиболее развиты: кузнечное, бронзолитейное и косторезное. По мере распространения славян на северо-восток (начиная с IX в. на территорию мери), племя оказалась в их сфере влияния и ко второй пол.XI в. была ассимилирована. Однако в культуре людей, проживающих на бывших мерянских землях остались проявления материальных памятники этого исчезнувшего народа, в т.ч. "святые" камни и рощи, а также некоторые местные традиционные праздники. Племя говорило на мерянском языке - родственном языкам соседних поволжских финно-угорских племён.
Впервые упомянуто в VI в. готским летописцем Иорданом под названием мерен, позже о мери повествовали и русские хроники. Меряне были носителями древней и развитой культуры, что подтверждается результатами археологических раскопок. Одним из первых археологов, исследовавших мерянские и славяно-мерянские памятники в с.XIX в., был граф Уваров С.С. Раскопав значительное количество славянских курганов, содержавших небольшое количество мерянских украшений, он приписал их мерянам. При раскопках вокруг оз.Неро были обнаружены Сарское городище (племенной центр) и 19 селищ, принадлежавших мере. Указанные поселения располагались на склонах возвышенностей коренного берега озера, занимая берега ручьёв и рр.Сара, Устье, Которосль в пределах досягаемости друг от друга. Др.гнездо мерянских селищ расположено вокруг оз.Плещеево. С меньшей плотностью памятники мери расположены по течению р.Нерли (Клязьминской), в окрестностях Ярославля и в Костромской области вплоть до Галича Мерьского. В н.X в. меря принимала участие в военных походах Олега. По данным "Повести временных лет" в 859 варяги обложили данью чудь, ильменских словен, мерю и кривичей, весь, а хазары - с полян, северян, вятичей (брали с них дань по серебряной монете и веверице с дыма). Документ сообщает: "А на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере меря, а на Клещине озере также меря. А по реке Оке - там, где она впадает в Волгу, - мурома, говорящая на своем языке, и черемисы, говорящие на своем языке, и мордва, говорящая на своем языке. Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другте народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, - эти говорят на своих языках, они - от колена Иафета и живут в северных странах". Т.о., летопись помещает мерю у озёр Ростовского (Неро), Клещина, Галичского и Чухломского. Большинство исследователей сближают этот народ с современными марийцами. Меря, участвовавшая в восточнославянско-чудском племенном союзе в IX-X вв., быстро потеряла свое этническое лицо, однако остатки языка и обычаев сохранялись довольно долго. Рано начавшаяся колонизация славянами этой области уничтожила мерянскую самостоятельность. В результате меря отчасти, вероятно, отошла с др. финскими племенами к северу, отчасти растворилась в массе более культурных славян и содействовала образованию великорусской народности. В её области позднее возникают Ростовское, Владимирское, Ярославское, Переяславское и др. княжества, постепенно образуется Московское государство. Летописные данные о мере весьма скудны и прекращаются уже в 907, однако ещё в XVI в. существовало предание, что меря бежала в Булгарию Волжско-Камскую, чтобы спастись от крещения. Начало слияния с восточными славянами относится к IX-XI вв. Территория стала основой Владимиро-Суздальского княжества. В Ярославско-Костромском крае долгое время наблюдались следы культа медведя, почитание деревьев и т.п., что было свойственно мерянам.
Быт мерян[править]
Территорию нынешних Ярославской, Ивановской и некоторых других областей в прошлом населяло племя Меря, родственное по языку Эрзянам, Марийцам, Коми, Эстонцам, Финнам. В ранней истории Меряне известны под своим именем, а позднее — под именем Суздальцев, Ростовцев и Белозерцев , по территориальному проживанию. Вот географические названия, оставшиеся от Мерян: реки — Ока, Клязьма, Нерль, Лух, Теза, озеро Неро, города — Кострома, Пучеж, Шуя и пр. Под влиянием Русской государственности, культуры, письменности и православной церкви Меряне утратили свой язык и вошли в состав Русского народа, вошли со своими обычаями, бытом и порядками, земледельческим и ремесленно-производственным укладом, со своим трудолюбием, стойкостью и терпением.
В VIII—X веках меряне, жившие в крае, который в истории назывался Ростовско-Суздальской землей, по сравнению с мерянами других территорий, были более богатыми, благодаря пушному промыслу и хорошо поставленному земледелию на черноземных суглинках Суздальского ополья. Частые находки арабских монет VII—X веков около Ростова, Владимира, особенно Суздаля, говорят об их торговых связях с арабским Востоком. Меряне поставляли арабам северную экзотику — соболей, бобров и конечно, свою извечную продукцию — мед и воск.
Большая дорога Суздаль — Нижний Новгород связывала земледельческое ополье с Волгой, а через нее с "тридевятыми землями". Эта дорога очень способствовала развитию у местного населения торговой деятельности, предприимчивости, изобретательности, вежливости. И в настоящее время вряд ли найдется другой уголок с более обходительным, вежливым и приветливым населением, как этот район. Здесь набирающего воду из колодца приветствуют ловом "свеженько", а женщину, полощущую белье на речке — "беленько", уважительно низко кланяясь ей.
Здешние меряне жили в бревенчатых избах с русской (изобретена мерянами) печью, мылись в банях. Весной, по своим праздникам, до летней деловой поры водили песенные хороводы на цветистых лужайках, лесных полянах и светлых лесных опушках. Для езды по бездорожью меряне создали отличные экипажи: тарантас, телегу, таратайку (мерянские названия) и дрожки — для всех видов поездок.
Ведя сельское хозяйство, а также занимаясь охотничьим промыслом и рыбной ловлей, которые были обычно добычливы, меряне хорошо и сытно ели, а с гостями и в гостях по праздникам и выпивали. Пили они здоровые, слабо хмельные напитки, ими же изобретенные. Этими напитками были: ржаное пиво, что не так давно называлось крестьянским, буза (или бужа) — брага (крепкое пиво), приготовляемое на ржаном солоде, и самый праздничный, самый роскошный напиток, ″пуре″ — медовая брага, медовуха. "Зелена вина" меряне не знали. Пиво и буза появились там, где было много зерна ржи, то есть в ополье. ″Пуре″ приготовляли в местности, прилегающей к большой дороге, где в огромных лесах, окружавших ее, водилось много пчел, которые собирали много меда с ивовых деревьев, малины, крушины и кипрея на лесных гарях, с клеверов и разнотравья лугов. Район этой древней дороги и теперь благоприятен для пчеловодства. Здесь вдоль этого старинного пути и распространены названия Пурех и Пурешка.
И не случайно, что и волость, находившаяся в этом районе, называлась Пурецкой.
В Ярославской области, в Борисоглебском районе, есть речка Пуре, левый приток Устья. В Ивановской области, в Пестяковском районе, — река Пурех (Пурешок), левый приток реки Ландеха, на ней стоит районный поселок Пестяки. Левый приток реки Лух-Пурешка. В Нижегородской области, в Чкаловском районе, — село Пурех.
Дело в том, что меряне уважали ″пуре″. Да и заезжий торговый гость, проезжающий по этой дороге, с устатку воздавал ему должное. В то далекое время, в зимнюю стужу и пургу, дальние дороги и тяжелый труд делали употребление ″пуре″ необходимостью, да к тому же этот напиток считался и полезным, и целебным. Наблюдения простого русского народа говорят о том, что медовый напиток ″пуре″ очищает кровь, укрепляет желудок, улучшает состав и обмен веществ.
Деревянный резной или раскрашенный стаканчик — чарочка с ″пуре″ обходил сидевших за столом в круговую, чтобы не было лишнего выпивших и не осталось обойденных. Чарочка нам досталась от мерян, и это слово состоит из двух мерянских слов: "чары", что значит колесо и "а(ш)ська" — ходика, шагай. Чара(ш)ська — значит колесом ходи-ка, в смысле кругом ходи, кругом шагай. И немного потребовалось изменить слово, чтобы получилась русская чарочка. Вспомним застольную песню: "Чарочка по столику похаживает…"
″Пуре″ в переводе на русский язык — значит медовая брага, медовуха, а мерянское прилагательное от ″пуре″ — пурех, пурешка — медовушное, бражное. Реки Пуре, Пурех и Пурешка протекают в местах болотистых, вода в них с коричневым оттенком и напоминает по цвету ″пуре″, отсюда и даны им такие названия.
Как объяснить название села Пурех?
Село расположено на большой дороге Суздаль — Балахна, в 40 км от Балахны, т.е. на расстоянии однодневного перехода конного воза. Село Пурех — первая остановка, ночевка в родном краю для возвращающегося с промысла местного торговца и последняя для того, кто отправляется на промысел в Поволжье. И как в этом случае не выпить на постоялом дворе чарочку-другую ″пуре″. При удаче в торговле или убытке тоже тянуло к чарочке. Пурех, по нашему мнению, — значит медовушное, бражное.
Так из глубокой мерянской старины географические названия доносят до нас известия о медовых напитках и о хороших медосборах, так как для приготовления ″пуре″ меда требовалось много.
С. Крякушин, г. Пушкино Московской области.
Язык меря[править]
Обзор[править]
Мерянский (друс. мер(ь)скый), ныне мёртвый, финно-угорский язык в период наибольшего распространения занимал, очевидно, территорию современных центральных областей европейской части РСФСР - (полностью) Ярославской, Ивановской, Костромской, (частично) Калининской (Кашинский р-н), Московской (за исключением юго-западной части), Владимирской (к северу от Клязьмы и отчасти к югу от нее, за исключением земель муромы, другого финно-угорского племени, у впадения Клязьмы в Оку) [10, с. 38; 67, с. 136; 59, с. 81-82; 79, с. 146] (Прим.1.Не исключено, что и вне этой территории, компактно заселенной мерей, в частности к северу от нее имелись группы носителей мерянских диалектов или близкородственного мерянскому языка, о чем говорят топонимы типа р. Вёкса, р. Ягрыш (Вологодская обл.), (Солом)бала ( Архангельская обл.), близкие к распространённым на бывших несомненно мерянских землях. Однако ввиду полной неизученности этого вопроса, как и вопроса о части мери, по преданию переселившейся, избегая христианизации, к марийцам [28, с. 30-31] или мордовцам [49, с.103] и, видимо, здесь ассимилированной, в данном исследовании они не рассматриваются).
Соседями мери до распространения на соседних землях восточных славян были с юго-запада балтийские племена, в частности голядь, с запада и северо-запада - вепсы (друс. весь), одно из древнейших прибалтийско-финских племён. С севера земли мери граничили с землями заволоцкой чуди, видимо, также прибалтийско-финской этнической группы, хотя и не вполне установленного состава [44, с.71-72]. С северо-востока мерянская этническая территория, видимо, соприкасалась с областью пермских племен, скорее всего предков коми [53]. С востока с мерей граничили марийцы;а с юга - мордовcкиe племена: мурома и, возможно, мещера. Позже западными соседями мери стали восточнославянские племена - кривичи, новгородские словене и вятичи, с рубежа Х-ХІ вв. начавшие проникать на мерянские земли. Если первоначально область мери была почти со всех сторон, кроме запада, окружена землями родственных финно-угорских племён, то со славизацией муромы, мещеры, соседней с мерей части вепсов и заволоцкой чуди и с расселением славян на мерянской этнической территории меря, за исключением крайнего востока, оказалась в славяно- русском(Прим.2 Понятие "славяно-русский" (сокращение более точного "(восточно)славяно-(велико)русский") служит общим наименованием для обоих исторически взаимосвязанных языковых ( и этнических ) образований - местных говоров языка древнерусского и развившегося из него (велико)русского языка (и соответственно их носителей - части восточных славян и развившегося из них (велико)русского народа)окружении в виде отдельных, всё более разобщаемых мерянских "островов". Постепенное растворение мери в славяно-русском языковом окружении, связанное с ее ассимиляцией, привело к её полному исчезновению как отдельного финно-угорского этноса и к слиянию мери с формирующейся на ее бывших землях частью (велико) русской народности.
Археологические данные современной науки позволяют считать возможным образование мери в отдельное финно-угорское племя (группу племён) на своей исторически засвидетельствованной территории уже в 1 тыс. до н.э. [22, с.312-314]. Непосредственными предшественниками мери были, очевидно, индоевропейцы, представители так называемой фатьяновской культуры, вытесненные и ассимилированные пришедшими с востока финно-уграми, предками мери [29]. Включение в состав этой части финно-угров (протомери) индоевропейцев-фатьяновцев могло способствовать их окончательному обособлению от других, финно-угорских племён.
Первое историческое упоминание о мере готского историка Иордана (VI в. н.э.), где меряне (Merens "мерян") [20, с. 150] упоминаются среди племен, плативших дань готскому королю Германариху, несомненно свидетельствует о существовании в это время мери как отдельного финно-угорского племени. Следующие упоминания о мере относятся уже к IX-Х вв. и появляются в древнерусском историческом источнике - "Ипатьевской летописи", где о ней сказано как о союзнике восточных славян - в связи с собиранием дани варягами с древнерусских и соседних с ними племён (859 г.), по поводу походов Олега на Киев (882 г,) и на Царьград (907 г.), в которых наряду с варягами и восточными славянами принимала участие и меря [21, с. 16, 17, 21]. В другом древнерусском летописном источнике о мере говорится как об особом этносе со своим языком, выделяемом на фоне других финно-угорских племён, известных в XI в. восточным славянам: "... а на Ростовьском озеръ Meря, а на Клещынъ озеръ Меря же; а по Оцъ ръцъ, гдъ потече в Волгу же, Мурома языкъ свой, и Черемиси свой языкъ, Морьдва свой языкъ..." [32, с. 10-11].
На основании, в частности, того, что после X-XI вв. меря перестает упоминаться в древнерусских летописных сводах, в дореволюционных отечественных работах бытовало мнение, что к тому же периоду относится и полная ассимиляция мери восточными славянами [28, c.63-64]. Это мнение, встречающееся иногда и в некоторых зарубежных работах даже в 60-х годах нашего века [79., с.145], в свете исследований советских историков следует признать устаревшим. Данные этих исследований, опирающихся на не использованные ранее исторические источники, показывают, что и после событий IX-Х вв., упомянутых в Ипатьевской летописи, меря еще долго существовала на своих землях, куда с Х-XI вв. стали проникать восточные славяне [10, с.5]. В целом ряде мест своего проживания меря сохраняла этноязыковой облик еще в ХV-XVI вв. [67, c. 135-137], а на наиболее периферийных ( восточных) территориях и в лице отдельных групп или лиц, носителей языка, - возможно, и в ХУП в. [67, с. 136] и даже в начале ХУШ в. В пользу этого говорит упоминание административного понятия "Мерский" (стан) в документе середины ХУШ в.: "Георгиевская (церковь. - О.Т.), что в Мерском" [67, с. 137].
Достоверные сведения современной советской исторической и археологической науки полностью подтверждают мысль о мирном проникновении славян на мерянские земли, высказанную еще В.О.Ключевским: "Происходило заселение, а не завоевание или вытеснение туземцев" [24, с. 295]. Это было связано как с редкостью мерянского населения, позволявшей славянам занимать многочисленные пустовавшие земли, так и с различием в занятиях мерян (преимущественно скотоводов, охотников и рыбаков) [10, с. 129] и славян ( преимущественно земледельцев). Обе группы населения в низших и средних слоях как бы дополняли друг друга, постепенно срастаясь в единое социально-экономическое целое. Видимо, такое же срастание происходило и в социальных верхах Владимиро-Суздальской Руси: мерянская знать сближалась со славяно-русской, образуя вместе с ней господствующие слои княжества. Единственное известное истории крупное восстание ( 1071 ), охватившее мерянское население, как справедливо полагает современная наука, вызывалось имущественным и классовым расслоением в мерянской среде, а не каким-либо славяно-мерянским национальным антагонизмом: "Нет никаких данных в пользу того, что восстание местных смердов было направлено против русских феодалов" [67, с. 141]. Восстание вызвало, по местному преданию, переселение части мери к родственным марийским [28, с. 30, 31] или мордовским [49, с. 103] племенам, где она впоследствии ассимилировалась.
Очевидно, мирный характер славянского проникновения в мерянские земли относится к сфере как социально-экономических, так и культурно-языковых отношений. Помимо косвенного свидетельства, которое можно усматривать в дли- тельности сохранения мерянского этнического элемента на данной территории, имеется и прямое, говорящее о том, что хорошее владение мерянским языком в конце XІ в. расценивалось как обстоятельство, достойное упоминания в житии крупного церковного сановника, первого ростовского епископа Леонтия, очевидно, в связи с успешным использованием мерянского языка при христианизации мери; "Се бъ блаженный и костянтина града ражай и въспътаніе русскій же и мерьский язык добръ умъяше книгамь роуским и гречьскимъ велми хытрословесенъ сказатель" [17, с. 11]. Упоминание в житии мерянского языка вместе с русским наряду с руссками и греческими книгами говорит о том, что в знании этого языка усматривалась довольно высокая ценность, видимо, обусловленная его ролью во Владимиро-Суздальском княжестве, тогда еще этнически смешанном славяно-мерянском крае. Так не могли относиться к языку сознательно игнорируемому, тем более преследуемому.
В более поздний период, когда в связи с ростом славяно-русского населения и частичной ассимиляцией мери количество мерянского населения уменьшилось и оно располагалось отдельными "островами", "районы, населенные мерей, были выделены в специальные территориальные единицы (Мер(ь)ские станы. - О.Т.). Таким образом, мерянские "острова" получили в свое время, так сказать, официальное признание" [67, с. 135]. Данные факты не оставляют сомнения в том, что положение мерян во Владимиро-Суздальской ("Московской) Руси не напоминало положение угнетенного племени. Скорее, оно было похоже на положение юридически и социально равноправного этнического элемента, сначала союзников, а затем сограждан одного из наиболее могущественных княжеств Киевской Руси, ставшего центром Русского государства и формирования (велико)русской народности (" нации).
Если в дальнейшем здесь не обнаруживается меря как от- дельный этнический элемент, как, впрочем, и славянские племена, проникавшие сюда, - новгородские словене, кривичи и вятичи, а выступает монолитное ядро новой отдельной славянской (велико)русской народности, то причину следует искать в обстоятельствах объективно сложившегося процесса экономической и этноязыковой консолидации, протекавшего здесь. Мирно сложившийся и развивавшийся симбиоз привел к срастанию славяно-русской и финно-угорской частей в одно этноязыковое единство с перевесом славян, что явилось предпосылкой дальнейшей постепенной славизации мерянского населения.
Важными причинами, обусловившими именно такое направление ассимиляционного процесса, были количественный перевес славян над местными финно-уграми и более высокий уровень их экономики, социального строя и культуры по сравнению с мерей [67, с. 116, 154]. Эти вполне объективно действовавшие причины сопровождались уходом славян из южных древнерусских областей, подвергавшихся в XI-XII вв. жестоким ударам кочевников. Славизация мерян могла быть особенно усилена последствиями золотоордынского нашествия, вызвавшего массовый уход славяно-русского населения на здешние земли и надолго отрезавшего мерю от родственных финно-угорских народов Поволжья и Приуралья, связи с которыми в былом могли поддерживать и питать здешнюю финно-угорскую культуру.
К числу до сих пор не выясненных принадлежит вопрос о происхождении и значении самого этнонима "меря". Исходя из его сходства с самоназванием марийцев "мари", финский ученый А.Кастрен высказал предположение, что этноним "меря" возник из этнонима "мари" ввиду особой близости мери к марийцам как видоизменение в устах славян [78, с. 16]. Его поддержали позднее Т.Семенов [50, с. 228, 229] и М.Фасмер [68, т. 2, с. 606], придерживавшиеся, как и А.Кастрен, мнения об особой близости мерянского языка к марийскому и считавшие его близкородственным марийскому, если не одним из его диалектов, что было в дальнейшем отвергнуто так жe, как и мысль о близости указанных языков. Предположение А.Кастрена неприемлемо хотя бы потому, что этноним "меря" зафиксирован в близкой к нему форме Merens (готская форма вин.п. мн.ч., то есть "мерян", очевидно, на ос- нове дмер. "mera "меря") у готского историка Иордана уже в VI в., задолго до каких-либо меряно-славянских языковых контактов. О древности этнонима свидетельствует и употребление его в форме Mirri в "Gesta Hammaburgensis Ecclesiae Pontificum" Адама Бременского [79, с. 147, 148], отражающей, скорее всего, его арабскую передачу, где при ограниченности вокализма (*a, i, u возможно было только подобное воспроизведение исходного дмер. mera. При известной логичности не является вполне убедительным также взгляд А.Л.Погодина [86, с. 326] и Ю.Мягистэ [85, с. 114-116], сближавших этноним "меря" с фин. meri "море; диал. (большое) озеро" в связи с обитанием части мери у больших озёр: Неро (Ростовского), Kлещина (Плещеевского) и Галичского.
Вопрос о происхождении названия "меря" остается нерешённым не только из-за недостаточной убедительности предложенных до сих пор объяснений, но и потому, что еще не выяснены два вопроса, без предварительного решения которых, как представляется, невозможно серьезно говорить о его этимологическом истолковании. До сих пор не ясно, является ли этноним "меря" самоназванием мерян (в целом или одного из мерянскых племен) или так они были на- званы одним из соседних народов. Название "меря", явно аналогичное ряду других финно-угорских этнонимов типа эрзя, мокша, вод. vad'd'a "водский" (эст. vadja "то же", фин. vatja "водский язык"), требует объяснения со словообразовательной точки зрения.
В свою очередь, решение этих вопросов нуждается как в углублении знаний истории финно-угорских народов, так и в выяснении принципов словообразования финно-угорских этнонимов, где могут сохраняться особенно архаические структурные типы. С вопросом о происхождении этнонима "меря" тесно связан вопрос о происхождении мерянского языка, его месте в семье финно-угорских языков, который также еще не нашел своего окончательного решения. Если принадлежность мерянского языка к финно-угорской группе никогда не вызывала особых сомнений (Прим.3 Здесь, конечно, не принимаются во внимание явно устаревшие взгляды, например Д.Ходаковского [73, с. 23], считавшего мерю "славянским племенем", а следовательно, и носителем славянского языка.), то значительно сложнее было решить, к какому финно-угорскому языку (группе языков) он особенно близок. А.Кастрен предполагал особую близость мери и марийцев и их языков [78, с. 16]. Первая серьезная попытка подтвердить эту гипотезу, как и вообще изучить мерянский язык на ocнове его остатков, была сделана Т.С.Семеновым, учителем марийского языка при Казанской учительской семинарии, в статье "К вопросу о родстве и связи мери с черемисами", опубликованной в 1891 г. На основе сравнения 403 местных названий предполагаемого мерянского происхождения с марийскими словами и названиями Т.С.Семенов нашёл, что "данные из языка и факты из быта и истории мерян и черемис... действительно допускают возможность очень близкого родства между этими народами" [50, с.229]. В то же время он считал, что окончательно определить место мерян- ского языка среди других финно-угорских можно будет "только тогда, когда меряне... по остаткам своего языка будут сопоставлены или сравнены со всеми народностями финского племени" [50, с. 229]. По стопам Т.C. Семенова в опубликованной значительно позже (1935), работе "Меrja und Tscheremissen" [91, c. 351-418] шёл фактически М.Фасмер, на основании более тщательно собранного и исследованного ономастического материала старавшийся доказать близость мерянского языка к марийскому. Относительная ограниченность привлеченных данных (только топонимы) и стремление во что бы то ни стало связать их лишь с марийским языком (например, в объяснениях по по- воду названий Кера [91, с. 386], Ура, Курга [91, с. 392-393], Тума [91, c. 398], Лочма/Лотьма [91, с. 401] привели М.Фасмера к выводу, что "должно быть допущено тесное родство мери и марийцев(черемисов)" [91, с. 411]. Неправомерность подобного вывода подверг критике финский исследователь П.Равила, считавший, что мерянский язык более обоснованно рассматривать в качестве связующего звена между прибалтийско-финскими и мордовскими языками [87, с. 25, 26]. Работа М.Фасмера, таким образом, не способствовала решению вопроса о положении мерянского среди финно-угорских языков. П.Равила, справедливо критиковавший М.Фасмера за односторонность и необъективность освещения языковых фактов, тоже не обосновал своего мнения конкретным исследованием мерянского языкового материала, но с этого времени, а отчасти и вследствие работ археологов, опровергающих тесную связь мери с марийцами [57, с. 124], гипотеза об особой близости мерянского языка с марийским была окончательно отвергнута [56, с. 179].
Учитывая взгляды предшественников и на основании результатов собственных исследований, А.И. Попов пришел к выводу, о том, что "... несмотря на несомненные общности в словаре с другими финно-уграми ... меря (в языковом отношении) отличалась от марийцев, как и от мордвы и других финно-угров..." [44, с.101]. Этот взгляд подтверждается и отрицательными результатами предшествующих попыток усмотреть в мерянском особую близость к какому-либо из финно-угорских языков, и явным своеобразием ряда мерянских слов, о чем говорит А.И. Попов, - таких, как урма "белка", яхр(e) "озеро", бол "селение" и под. [44, с. 100, 101]. При всей его логичности этот вывод также нуждается в обосновании, поскольку подвергнутый исследованию материал предполагаемого мерянского происхождения изучен недостаточно. Обращает на себя внимание однотипность этого материала: почти весь он относится к ономастике. Возможные мерянские элементы из диалектных апеллятивов и социолектов (арго) с бывшей мерянской территории до последнего времени не исследовались. Кроме того, почти никто из исследователей, кроме отчасти Фасмера, обра- тившего внимание на звуковую сторону мерянских включений в русском [91, c.384], не вышел за круг чисто лексико-этимологических вопросов.
Учёные, уделившие внимание мерянскому языку, в большинстве случаев ограничивались приведением списков названий предполагаемогo мерянского происхождения, обосновывая их истолкование параллелями из других финно-угорских языков. Несколько расширить исследование попытался О.В.Востриков [5;6], привлекая данные диалектных апеллятивов, в частности связанные с местной географической номенклатурой, что позволило ему найти ряд новых интересных мерянских включений в русских говоpax. При всех несомненных достоинствах работ О.В.Вострикова их, однако, как и работы его предшественников, характеризует отсутствие системного подхода к предполагаемому мерянскому материалу. Это могло быть связано с тем, что исследуемая им территория (Волго-Двинское междуречье) была в прошлом населена носителями не только мерянского, но и других финно-угорских языков, и О.В.Востриков не ставил перед собой задачи специального исследования мерянского языка, его мерянские находки сделаны как бы попутно. Между тем мерянский, как и другие субстратные языки, уже давно ожидает не отдельных случайных, хоть и интересных, работ, появляющихся через значительные промежутки времени, а целеустремленных, специальных исследований, где бы полнота и разнообразие материала сочетались с системностью и всесторонностью его рассмотрения. Возможность подобных исследований подготовлена всем предшествующим развитием финно-угристики, в частности возросшей изученностью смежных с мерянским финно-угорских - вепсского, мордовского, марийского, пермских - языков. Об их актуальности свидетельствует появление с 60-х годов целого ряда работ, посвященных финно-угорским субстратам в русском языке и принадлежащих отечественным и зарубежным учёным, в частности В.И.Лыткину [33], Б.А. Серебренникову [52; 54], А.К.Матвееву [38; 39], В.Т.Ванюшечкину [3], О.В.Вострикову [5; 6], О.Б.Ткаченко [60-65], В.Феенкеру [92], Г.Стипе [89].
Работа в области финно-угорских субстратов в русском языке, в частности мерянского субстратного языка, должна стимулироваться также социально-экономическими процессами - преобразованием природы, миграцией населения, переездом сельского населения в города и т.п., - которые ведут к исчезновению местных русских говоров, включающих в себя субстратные элементы. Всё изложенное говорит о необходимости поторопиться как с фиксацией сохранившихся остатков мерянского языка, так и с их изучением, дающим возможность реконструировать его в допустимых пределах. Попыткой ответить на это требование современной науки и является настоящая работа.
О. Б. Ткаченко. Мерянский язык (Введение). Киев, "Наукова Думка", 1985.
В.С.Кулешов
Вопрос происхождения[править]
Проблемы лингвистической мерянистики прочно вплетены в общую проблематику финно-пермского языкознания, особенно в аспекте изучения языковых контактов в эпоху «встречи руси и чуди». Однако не все первостепенные вопросы были рассмотрены в полном объеме. В частности, в глубоком исследовании О. Б. Ткаченко 1 пристальное внимание уделено синхронному соотнесениюреконструированных элементов мерянского языка (МЯ) с аналогичными элементами других финно-пермских, но лишь вскользь рассматривается его происхождение и диахронное положение в финно-пермской среде. Основная «рабочая» точка зрения автора состоит в том, что вместе с признанием его близости прибалтийско-финским и саамским языкам признаются также и его отличия от них, в некоторых чертах сближающие МЯ с волжскими языками. На этом основании автором постулируется целесообразность выделения особой «среднефинской группы», гипотетически включающей мерянский (мерянские?), муромский и мещерский языки и определенным образом соотносящейся со «севернофинской группой», реконструированной А. К.Матвеевым. Исторические основания такой принадлежности МЯ автором не выявляются, и поэтому, на наш взгляд, употребление термина оправдано только при синхронном изучении МЯ.
Очевидно, определение характера МЯ негативным путем («не прибалтийско-финский») не ведет к разрешениюпроблемы. Есть, однако, объективное тому объяснение, а именно: недостаточность и односторонность имеющихся материалов, на основе которых проводится моделирование языка и реконструкция его лексики, хотя ресурсы компаративистики еще далеко не исчерпаны. В частности, продуктивной представляется линия сравнения ауслаутного консонантизма (исконного для прафинно-саамского и, видимо, прауральского языка2) базисной лексики МЯ, прибалтийско-финских и саамских языков, в рамках финно-волжского пра-состояния. Так, мы имеем мер. *veZ (Вежболово) ‘вода’ при лив. vez то же, вепс. vezi то же и фин. vesi то же;мер.*suZ (Суждаль > Суздаль) ‘волк’ при фин. susi то же; мер. *juG ‘река’ при лив. joug то же, «лоп.» *jugа то же, саам. *joG то же и кар. и вепс. jogi то же. На этих и других примерах видны следующие намечающиеся регулярные соответствия: мер. и лив. *-Z . фин. *-si; мер., лив. и саам. *-CO . *-Сi. Сюда же относится и отсутствие гармонии гласных в лив., саам., вепс. и мер. (по крайней мере, для реконструированного корпуса лексем). Даже на представленном весьма ограниченном материале в рамках лексики, допускающей праприбалтийско-финскуютрактовку, видна архаичность МЯ на фоне современных прибалтийско-финских языков северной ориентации при его сопоставимости с ливским, наследующим южному диалекту прибалтийско-финского праязыка, 3 и саамским (на что подчеркнуто обращал внимание также и О. Б. Ткаченко4).
Совершенно необходимым представляется обращение к экстралингвистическим соображениям о происхождении МЯ. Специально рассматривавший проблематику финно-угорской предыстории В. В. Напольских5 связывает появление первых финно-пермцев в ареале фатьяновской культуры с похолоданием климата в конце суббореала (рубеж II–I тыс. до н.э.) и наступлением в связи с этим в Верхневолжско-Окском регионе темнохвойных таежных лесов - кормящего ландшафта охотников и рыболовов. Точнее было бы определить это аллохтонное население как пра-финно-саамов с постановкой вопроса о возможности их более ранней в языковом отношении (середина II тыс. до н. э.) пра-финно-волжской атрибуции.
Так или иначе, эти племена приносят в рассматриваемый регион традицию«текстильной», или «сетчатой», керамики (КТК), которая изначально (с середины II тыс. до н. э.) не будучи единой в культурном отношении в дальнейшем и вовсе распадается на несколько субареалов; есть основания видеть в них также раннее диалектную структуру «языка» этих племен. Одним из таких субареалов и явилась Волго-Окская историко-культурная зона, где сформировалась локальная разновидность КТК. 6
С высокой степенью вероятности можно утверждать, что с начала I тыс. до н.э. в ареале будущей мери прослеживается непрерывное историко-культурное развитие и преемственность археологических культур (КТК –– городищенские культуры дьякова типа7 ––древности мери8), что позволяет предполагать также и языковой континуитет. Иными словами, мерянский язык в конечном итоге ведет свое существование от одного из диалектов носителей КТК, от которых происходят также и современные северные прибалтийско-финские языки, очень близкие географически и лингвистически, и архаичные ливский, ливвиковский и людиковский, а также субстратные языки «саамской» топонимии широких пространств Европейского Севера;9 сюда же не будет ошибкой отнести и мертвый язык веси.
Таким образом, в условиях подобного диахронного среза проблемы мерянского глоттогенеза теряют практический смысл любые попытки связать МЯ с современными языками, даже существование иных из которых как таковых в синхроннуюс мерей эпоху неочевидно. По большому счету, мы сталкиваемся с необходимостью раскрыть все содержание историко-языкового процесса в этой и смежных территориях в течении как минимум двух тысячелетий: начиная со времени первого появления здесь прамерянской речи и до эпохи Нестора.
Подводя итоги, надо заметить, что уже сейчас можно говорить о некоторых перспективных направлениях в области исторической мерянистики. Это, во-первых, исследование множественных прафинно-саамских реликтов в субстратной топонимии широких ареалов КТК и лингвоисточниковедческая оценка их атрибутов (например, проблема топонимических ансамблей с *�-ауслаутной лексематикой). И во-вторых, собственно археологическая задача: отыскание свидетельств непрерывности или, наоборот, дискретности, этнокультурного развития территорий КТК с эпохи раннего железа, что даст дополнительный импульс комплексному синтезу данных различных хорологических дисциплин в поисках решения «мерянской проблемы».
Сокращения
вепс. — вепсский язык кар. — собственно карельский язык КТК — культура с «текстильной» («сетчатой») керамикой лив. — ливский язык «лоп.» — язык «лопьской» субстратной топонимии Южного Приладожья мер. — мерянский язык МЯ— мерянский язык саам. — саамский язык фин. — финский язык
1 Ткаченко О. Б. Мерянский язык. Киев, 1985.
2 Хелимский Е. А. Уральский консонантный ауслаут –– индоевропейская гетероклиза? // Конференция «Сравнительно-историческое языкознание на современном этапе». М., 1990. alikatsaus suomen kielen juuriin // Viritt.a. 1983.
3 Itkonen T. V.aj.
4 Ткаченко О. Б. Указ. соч.
5 Напольских В. В. Проблема формирования финноязычного населения Прибалтики (к рассмотрению дилеммы финно-угорской предыстории) //Исследования по этногенезу и древней истории финноязычных народов. Ижевск, 1990.
6 Косменко М. Г. Культура сетчатой керамики // Археология Карелии / Отв. ред. М.Г.Косменко, С.И.Кочкуркина. Петрозаводск, 1996.
7 Основания регионалистики / Под ред. А. С. Герда, Г. С. Лебедева. СПб., 1999. С. 240.
8 Рябинин Е. А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. СПб., 1997.
9 Матвеев А. К. Древнее саамское население на территории севера Восточно-Европейской равнины // К истории малых народностей Европейского Севера СССР / Отв. ред. Г.М.Керт. Петрозаводск, 1979. 424
Мерянское наследие России[править]
Русских принято относить к славянским народам. Хотя известно, что этническая основа нации складывалась из огромного количества народов и племен. Центральное положение среди них занимал финно-угорский народ Меря.
Меря жила на территории современных Ярославской, Ивановской, части Костромской, Владимирской, Московской и Тверской областей. Именно здесь происходило формирование этнического ядра великорусского народа. Древнейшие русские княжества: Ярославское, Московское, Владимиро-Суздальское, где во Владимире сидел Великий князь практически полностью совпадают с границами расселения Мери.
Как следует из данных археологических раскопок, исторических источников, "колонизация" центра Древней Руси славянами происходила мирно, без войн и конфликтов. Насколько массовой была эта «колонизация»? Это большая проблема, ибо археологически она почти нигде не прослеживается, вслед за мерянскими культурными слоями лежат древнерусские. Не славянские, а именно древнерусские, когда материальная и духовная культура Северной Руси более-менее унифицировалась. Да и как было возможно славянизировать огромную территорию, размером больше Франции за 100-200 лет? А советская историческая наука утверждала, что меряне ассимилировались ровно за этот краткий срок.
Аргумент о слабой заселенности великорусской территории не выдерживает критики. Попади мы в то время, нашему взору предстали бы десятки городов – Суздаль (исконное мерянское название Суждал), Владимир, Москва (от мерянского «моска» - конопля), Переславль-Залесский, Клещин (мерянский город около Переславля), Углич (тоже, вероятно, мерянское название), Галич Мерянский и так далее; сотни мерянских деревень и поселков по рекам, около плодородных ополий, высокая материальная культура, включая сельскохозяйственную. Мы бы увидели древние сакральные центры язычников – Синий Камень у Клещина и нарождающиеся монастыри, будущие религиозные центры Русского Православия, такие как Авраамиев монастырь в Ростове Великом. Да и первая столица на территории Северной Руси тоже была мерянской. Город Сар («Царский») в современной Ярославской области играл роль племенного центра – прообраза всех столиц будущего Великорусского государства.
К приходу славян с Юга, который точно нельзя назвать массовым, тут кипела жизнь. Меряне были лидерами тогдашнего финно-угорского мира Европейской России. И поэтому они оказались восприимчивы к новой идее государственного строительства на основе славянского языка и византийской религии. Но этнически оставшись финно-уграми. Что было достоверно доказано в исследовании генофонда русского народа в 2005 году. Генетическое расстояние между русскими и финно-уграми оказалось 2-3 единицы, то есть фактически это один огромный народ.
Мерянский народ переходил на древнерусский язык как язык Единобожия – мощной интеграционной идеи, язык межрегиональной торговли, и как язык административных учреждений. Мерянский язык, где как доказано было много диалектов, на эту роль не подходил. Точно также как ирландцы 300-400 лет назад перешли на английский язык, но этнически остались кельтами. Осознание своих финно-угорских корней наряду со славянскими позволит русскому народу наконец-то почувствовать себя не пришельцами со степного Юга, но исконными хозяевами своей Земли. Мы поистине великий народ, создавший великое государство. Без финно-угорского упорства и трудолюбия, присущего всем этим народностям, русские бы не смогли освоить необъятные пространства Большой России.
Меря и москвичи[править]
Несколько лет тому назад, еще учась в Гуманитарном университете, я откопал в каталоге Исторической библиотеки необычную книжку – "Мерянский язык". В небольшом томике, изданном смехотворным тиражом в 500 экземпляров, рассказывалось об исчезнувшем языке финно-угорского народа меря, что жил некогда в самом центре России, на территории Московской, Владимирской, Ярославской и Костромской областей.
Автор, киевский профессор Орест Борисович Ткаченко, утверждал удивительные вещи относительного мерянского языка. Например, что его можно было услышать в глухих районах Костромской губернии еще в XVIII веке! Меря оставила огромное языковое наследие в диалектах, да и в самом что ни на есть литературном русском языке до сих пор существуют мерянские языковые формулы, а некоторые слова прямо заимствованы из таинственного языка.
Сколько копий было сломано в вопросе о происхождении названия нашей столицы! Некоторые утверждали, что "Москва" происходит от некоей "Мостквы" – и это значит, что первоначально здесь существовало множество каких-то мостов. Другие с пеной у рта отстаивали концепцию происхождения слова "москва" из двух слов языка коми: "моск" ("корова") и "ва" ("вода"). Но коми никогда и близко не жили рядом с Московским регионом, да и нет на территории Республики Коми ни одной реки или ручья с подобным названием. К тому же, древнейшая форма имени города – "Москов", что и зафиксировали летописи и другие источники; лишь значительно позже оно стало звучать как "Москва".
В конце концов, пришли к неутешительному выводу: происхождение этого слова убедительно объяснено быть не может. Однако, оказывается, в мерянском языке был такой корень – "моска", что значило "конопля". Не следует сразу же обвинять наших далеких предков в злоупотреблении наркотическими средствами. Конопля культивировалась исключительно в мирных целях: из нее получали пеньку, а из пеньки шили одежду, мешки и некоторые другие вещи. Интересно, что и предшественники мери на московской территории – племена дьяковцев (по названию деревни Дьяково в Коломенском, где открыли их первое городище), селившиеся в пойме Москвы-реки еще в начале первого тысячелетия нашей эры, также возделывали аккуратные поля с коноплей.
Получается, название Москвы произошло от конопли? Ведь все логично: финские народы выращивали свою "моску" в пойме Москвы-реки целую тысячу лет, поэтому она вполне могла стать Конопляной рекой дьяковцев и мери... Я решил, что стоит попристальней приглядеться к языковому наследию мери и посмотреть, что из этого языка дожило до наших дней.
По книге Ткаченко получалось так, что достаточно большое количество диалектизмов из мерянской речи сохранилось в Ярославской и Костромской областях. Скажем, в Ярославской области существовало такое диалектное слово для обозначения "тети" или "дяди" как "кока". Этих самых "кок" киевский исследователь выводит как раз из мерянского. Когда я рассказал об этом знакомому художнику, родившемуся в Ярославле, тот сначала решил, что его так разыгрывают, потому что и сам с детства называл свою единственную тетку "кокой". Впрочем, это еще что! Вот примерчик с "кокой" уже из современного марийского языка, родственного мерянскому: оказывается, словосочетание "кока кола" переводится на русский как "тетя околела"! Наш глагол "околеть" тоже заимствован из финно-угорских языков. А в некоторых языках этой группы, в том числе, предположительно, и в мерянском, исходное слово звучало как "коли"... И таких примеров насчитываются десятки, если не сотни.
Что же касается непосредственно московской территории, здесь обстановка оказалась еще интересней.
Многие из нас с детства помнят русские народные сказки – но многие ли знают, что часть из них начинается... по-мерянски. Сказочный зачин "жили-были" представляет собой типичный двойной глагол. Эти глаголы в начале сказок или историй широко представлены во всех финно-угорских языках и вовсе отсутствуют в каких-либо славянских, за исключением русского.
"Жили-были" на мерянском звучало как "эли-воле". В буквальном переводе эти слова и перекочевали в русский. "Почему именно из мерянского, если существует более двадцати финноязычных народностей, с которыми русские живут бок о бок?" – спросит читатель. На сей счет существует целая фольклорная статистика употребления этого зачина по времени и в привязке к определенным областям. Форма "жили-были", как установили дотошные фольклористы, наиболее часто встречалась в сказках коренного населения Московской и Владимирской губерний. Этот двойной глагол был столь же характерен для московского говора, как и "булашная", "сливошное масло" или вопроса "который час?"
Из Московской губернии "жили-были" пошли гулять по стране еще во времена Владимиро-Суздальской Руси в конце XVI века и за несколько столетий стали общерусским зачином для сказок. Распространение зачина происходило синхронно освоению владимиро-суздальцами севера и востока Руси. Встает закономерный вопрос: так где же жили изначально меряне Подмосковья?
Прошло без малого два года после моего знакомства с "Мерянским языком", когда я прочитал в книге молодого московского историка Сергея Михайлова о существовании еще 100 лет назад деревни под названием Меря всего в 40 верстах от столицы.
В конце XIX века существовали по крайней мере три населенных пункта с названием Меря: две деревни в Богородском уезде (ныне Павлово-Посадский района), а еще одна в Клинском. Накануне устроения в Спасо-Гуслицкого монастыря 1859 г. будущий настоятель Парфений посещал деревню Меря Богородского уезда по вопросу строительства в ней православного храма. После строительства церкви Меря получила анекдотичное официальное наименование – Казанская Меря (сегодня это деревня Казанское). А как же остальные Мери?
"В двух километрах от Мери стоит и по сию пору деревня Криулино, которая в народе называлась Старая Меря. В Клинском районе существовала еще одна Меря, которая также не сохранилась на современных картах", – говорит Сергей Михайлов. Возможно, были другие населенные пункты, названия которых напоминали о мере? И тут Сергей Михайлов вынул главный козырь из своей топонимической колоды – основной приток Москвы-реки на востоке Подмосковья в еще XVII веке назывался Мерьская, то есть рекой мери! Картина прояснилась: вот они, древние земли мерян, память о которых сохранялась в названиях рек и деревень.
http://merja.org/merjaniya/moscowskaya/1001.htm
Как меря живут среди нас[править]
В рамках показа в особняке при поддержке Общества мерянских краеведов Метs Kuntta состоялось открытие выставки самобытного художника-этнофутуриста Андрея Мерянина «Мерянский космос». Художник утверждает, что он – представитель народа меря, который вовсе не исчез, а вполне мирно проживает и по сей день в деревнях, к примеру, Костромской области. Андрей Мерянин называет свое творчество «обращением к родовым корням» и на его картинах, наполненных мерянской символикой, меря мирно соседствуют со зверями и небесными ликами.
По мнению мерянского художника, которого, естественно, спросили о соответствии фильма ритуальным обычаям меря, фильм «Овсянки» – это не реконструкция исторических обрядов, а утверждение мысли о том, что меря была и осталась на генном уровне в русских верхнего Поволжья и центральной России. Этот фильм про меря – гостя изнутри, и потому, наверное, он затрагивает струны души.
"Меря – поэтическая душа народов Поволжья", Корр. АНН-NEWS Елена Минилбаева
Интересные факты[править]
- Название "Москва" происходит от мерянского «моска» — конопля.
- Не так давно губернатор Ивановской области Михаил Мень написал в своем твиттере: "Мерянский протогород 7 века н.э. Алабуга (Alabuga) — древний предтеча Плёса. На волне "Овсянок" посещения Алабуги станут особенно популярны."
Официальный сайт[править]
- Мерянь Мастор — "Земля Мерян".
